Я шел за своей жертвой по пятам, от ресторана до самого дома не отставая ни на шаг. Он чувствовал мое присутствие, пару раз оглядывался, ускорял шаг, а по лестничному пролету бежал бегом. И все же не мог видеть меня за своей спиной. Мне доставлял удовольствие громкий ритмичный звук, который издавало сердце, бешено колотясь от страха. Наконец мы подошли к дверям его квартиры. Дрожащими руками он достал из кармана плаща связку ключей, уронил их на бетонную площадку и сам вздрогнул от громкого звона железа, ударившегося об камень. Резко оглянувшись, он боязливо наклонился, поднял ключи и с третьей попытки попал в довольно широкое отверстие замка. Два раза щелкнула задвижка в железной двери – знакомый звук его немного успокоил. Еще раз обернувшись по сторонам, парень торопливо скользнул за дверь, с силой захлопнул ее, и я знал, что он стоит сейчас спиной опершись на нее, положив руку на грудную клетку, словно пытаясь утешить разволновавшееся сердце. Я вышел из пелены воздуха, скрывавшей меня. Несколько минут помялся у закрытой двери и, наконец, нажал на кнопку звонка.
- Кто здесь? – после недолгого шороха по ту сторону двери раздался робкий голос.
- Сосед с нижнего этажа, в квартире под вами. У меня по стенам как из ведра льет вода. Вы бассейн в своей квартире устроили? – я говорил голосом сорока- или пятидесятилетнего мужичины, явно рассерженного «сюрпризом».
- Ах, Боже мой! Одну секунду!
Вновь раздались два щелчка в механизме замка, дверь ослабила свою хватку о стены и приоткрылась. Я вошел и мягко захлопнул ее за собой. Хозяин квартиры уже умчался проверять все водопроводные краны. И, конечно же, ничего не обнаружив, вернулся совсем выбитый из колеи. Нужно было видеть его глаза, когда он заметил меня, стоящего в коридоре его дома, в его крепости, где он всегда чувствовал себя в безопасности. Юноша попятился назад, не моргая своими широко распахнутыми, прекрасными зелеными глазами, и уперся в стену. Я уверенно пошел навстречу ему,  прожигая взглядом и победной усмешкой. Он бы упал, если бы стена не держала его. До боли он вжался в покрытый слоями штукатурки кирпич, будто бы хотел без двери или окна оказаться по ту сторону комнаты. Я подошел очень близко, так, что моя грудь коснулась его. Парень попытался отвернуться, но я вытащил руку из кармана куртки и, взяв его за подбородок, нежно и требовательно повернул к себе. Сил сопротивляться у него не было, он полностью поддался насильному движению, раскрыв передо мной свое прекрасное чистое лицо. Глаза его были стыдливо опущены и скрыты под каймой густых ресниц. Я жадно исследовал глазами каждую деталь, которые составляли в гармоничном соответствии прекрасное, безупречное лицо юноши. Он терпеливо ждал последующих действий, сгорая, как мотылек в пламени свечи, в моем бесстыдном, пожирающем взгляде. Я нарочно мучил его ожиданием, не давая пошевелиться и поглаживая гладкую кожу на его остром ровном подбородке. Наконец я чуть склонился, приблизил свое лицо к его и, прикрыв глаза, долго, мучительно, очень медленно его поцеловал. Он отвечал слабо, робко, а это еще больше кружило мою голову. Не давая ему дышать, я все сильнее и сильнее впивался в его губы, больно кусая их, заставляя его жмуриться и вздрагивать от каждой новой волны возбуждения, проходящей по телу электрическим зарядом, предательски выдающей его животную сущность. Головокружение от недостатка кислорода и умопомрачительной страсти, овладевшей нами, стало нашей общей, одной на двоих проблемой. Я с трудом заставил себя остановиться, пока не задушил мальчика, находящегося на пороге агонии. Оставив в покое его губы, к которым прилила кровь со всего организма, придав им цвет спелой черешни, я стал играть с его ухом, исследуя языком и зубами края ушной раковины и мягкую, огнем горящую мочку. О мою шею ударялось тяжелое и частое дыхание. Иногда, совершено случайно, легкими прикосновениями он дотрагивался до нее кипящими губами, оставляя ожоги на коже. Я спустился от уха к шее, кончиком языка повторяя плавный рисунок ее изгибов. Вместе с этим руками я наощупь развязал галстук и он, струясь волной вдоль тела парня, как лента упал на пол. Воротник рубашки ослаб и опал, предоставив мне еще небольшой кусочек нежной кожи. Но и этого мне было мало. Я резкими, уже нетерпеливыми движениями, расстегивал пуговицы накрахмаленной рубашки, едва не срывая их с петель. Справившись с бесконечным, казалось, рядом замков, загораживающих от меня тепло человеческого тела, я сорвал рубашку и бросил ее на пол. Под одеждой скрывалось гладкое, без единого шрама тело юноши с красивым рисунком мышц, проглядывающим из-под кожи, с не сошедшим еще с лета загаром. Я оставил на коже над ключицей красный след от укуса, от чего  парень опять вздрогнул, поднял руки и ладонями вниз положил их на мои плечи. Они легли как пушинки – не давая ощутить своего веса. Разжав зубы, я вновь поднялся к его лицу, заглянув в глаза. В них уже не было шока и страха - взгляд, по-прежнему полуприкрытый ресницами, затуманился удовольствием и осознанием победы тела над мыслями. Я опять поспешно коснулся губ, не закончил поцелуй и отстранился. Юноша сам потянулся навстречу, желая получить продолжение. Я довольно улыбнулся и дал ему то, чего он сейчас желал. Мои руки, исследовавшие его плечи, постепенно опускались ниже, действуя грубо, не боясь оставить синяков. Вскоре они наткнулись на грубый ремень, опоясавший бедра моей жертвы. Я нащупал холодную металлическую пряжку и попытался расстегнуть ее. Внезапно парень дернулся, оторвался от моих губ и опять вжался в стенку, смотря на меня прежним взглядом. Казалось, сознание вернулось к нему, не забыв захватить  с собой страх. Но я не отпустил ремень, все еще пытаясь расстегнуть его. Подвинувшись ближе к уху, я сладко прошептал:
- Ну чего ты испугался, маленький? Мы ведь с тобой уже делали это, неужели ты забыл? В комнате персонала вашего кафе, не помнишь?
Мальчик закивал головой, с наивным ужасом смотря в мои глаза. Наивность присутствовала во всех его действиях, именно это мне так нравилось в нем. Он был по-детски непосредственным и дьявольски красивым. Обладал чудесным телом и ангельской душой. И не понимал ни того, ни другого, не знал своей особенности, из-за которой всю свою жизнь предначертано судьбой ему быть несчастным. Наконец  я справился с застежкой
- Скажи, где ты спишь? Покажи мне свою комнату, согласись, ведь здесь нам так тесно и неудобно.
Одним лишь взглядом он указал на темную дверь в другом конце длинного и узкого коридора. Я подхватил парня на руки (он оказался очень легким) и вместе с ним направился к той двери. За ней оказалась небольшая, светлая даже в сумрак комната, опрятно убранная, с односпальной кроватью под окном, пышными цветами на белом подоконнике. Я бережно положил его на кровать, сам взгромоздился сверху и кратко поцеловал. Здесь я снял остатки его одежды, позволил ему расстегнуть мою рубашку. Я игрался с ним, как с игрушкой. Он позволял мне делать все, что я захочу. И мне ни разу не пришлось воспользоваться своей магией. Я гонял его от одной грани к другой – то принося нереальное удовольствие, то нестерпимую боль. Он ни разу не вскрикнул и лишь иногда постанывал от истомы. Я мучил его почти всю ночь, не забывая покрывать фальшивыми поцелуями его лицо и оставлять следы зубов на тонкой коже шеи и плеч. Я шептал на ухо ему приторно сладко ужасные вещи:
- Милый мой, нежный мальчик. Ты мой и всегда будешь только моим, принадлежать только мне. Эти губы никогда не смогут поцеловать кого-то другого, это тело ты не сможешь предложить больше никому. Ты ведь знаешь, что ты уже отдал мне свою душу? Ты уже отдал ее дьяволу! – я так же томно засмеялся, все больше и больше наводя на него ужас, но тут же целуя и лаская его – И когда-нибудь ты исчезнешь с Земли и попадешь в мой мир. Жаль, такое ангельское создание отправится в пламя Ада, а не в Райские сады… А знаешь почему? Потому что ты любишь дьявола. А у них это грех. Да, как же сладко ты грешишь… - и вновь смех и поцелуи, горький дурман и слова, отравляющие душу как самый опасный яд…

Я проснулся с чувством, что я горю. Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на чужой кровати, свернувшись клубочком вокруг обнаженного очаровательного юноши, укрыв его своими пушистыми хвостами. Он спал, обняв меня за шею, как спит ребенок, обнимая любимую игрушку.  Комната была залита утренним солнечным светом. Я удивился, как моя горящая на солнце шерсть не обжигает его тело, сплошь покрытое укусами. Осторожно выбравшись  из объятий, я вновь принял человеческий облик. Придя в себя, я, наконец, вспомнил все, что произошло вчера вечером и ночью. Посмотрев на юношу, я улыбнулся, и словно почувствовав на себе мой взгляд, он проснулся.
Я наклонился, поцеловал его в приоткрытые распухшие губы и направился к двери.
- Ты уходишь? Почему? – впервые он издал звук, отличный от сдавливаемого, едва сдерживаемого стона. Меня это даже удивило.
Я повернулся к нему и вернулся к кровати, сел на край. Парень, не стесняясь своей наготы, тоже сел и с тоской посмотрел на меня.
- Ты спрашиваешь, почему? Потому что я не твой, милый мой мальчик. Я не могу принадлежать тебе. Потому что я принадлежу другому существу. Но мы еще обязательно встретимся. Жди и будь умницей. Думаю, однажды ты поймешь меня. А пока прощай…
Я не воспользовался выходом, а  просто исчез, скрывшись в воздухе так же, как это было вчера вечером, когда я следил за моим милым официантом, возвращавшимся домой с работы, из кафе «Choсolate».